ПТСР: Когда дракон не пугает

Несколько месяцев назад мне начали сниться странные сны. Сначала мне приснился дракон. В этом сне одна моя знакомая билась на моей стороне против какой-то другой женщины. Она кричала мне - то ли убегать то ли не ждать ее. Я почувствовала фальшь в ее словах, но не сказал ей об этом, ударила противника и полетела на гору. А еще я и «подружку» прихватила заодно. Я ее как бы тянула за собой на «невидимом» поводке. Но на подъеме в гору что-то случилось, что-то помешало мне подняться, и вот я уже лечу вниз и в сторону, потому что меня что-то тянет и я не могу свернуть.

Я в свою очередь тяну «подружку». А потом мое движение остановилось. И я увидела возле себя черного огромного дракона. Руки и ноги потеряли силу, хотя это было не критично, потому что я летала весь сон, ноги были не нужны, но тянуть «подружку» я уже не смогла и сама она вроде как решила не спешить к дракону и растворилась в темноте.

И я подумала «Куда я прилетела? Ты кто, Дракон?» Я превратилась в сознание, парящее без рук и ног. Рядом с драконом.

Женщина, которая билась на моей стороне существует в реальности. Она приехала в Крым, Симферополь больше 20 лет назад из Азии. Я с ней тогда и познакомилась. Мы были примерно одного возраста - нам было лет 18 - 20. Я чуть младше, она чуть старше. Как я уже писала, в 90-е годы Крым был опасен - низкий уровень моральных норм позволял некоторым людям делать то, что нормальные люди делать не должны. Хотя, он и сейчас не намного безопаснее. Вот и в ее случае - местные полицейские увидели возможность заманить на вечеринку приезжую, которая не очень понимала, где может таиться опасность (читайте о том, как такие истории заканчивалис в Прижибилка - нерассказанная история - о том, что делали с людьми те, кто должен был их защищать).

Дрожа от страха я посоветовала ей не ходить туда. А еще попросила никому не говорить, что я ее предупредила. Потому что мне из бара, где я работала, бежать было бы некуда, если бы мне решили отомстить люди, работавшие в правоохранительной системе (ну те самые, которые должны защищать по идее). Той ночью она мне рассказала, что ищет в Крыму «божество». Чтобы то ли защищать, то ли готовить его к чему-то. Для меня это звучало безумно. Принадлежа к христианской культуре по праву рождения, я не была религиозна и уж тем более я понятия не имела об азиатских традициях. И я ей сказала: «Какое божество ты тут ищешь, это богом забытое место». А про себя подумала «Тебя саму еще защищать нужно». Больше я с ней не общалась, я боялась, что если те, кто ее заказал узнает, кто ее предупредил, меня просто убьют в том убогом месте, а умирать в 19 лет в мои планы не входило. Поэтому я вела себя так, как будто я ее не знаю.

Да я в общем-то и не знала. Я забыла о ней как только покинула то убогое место. Я не запомнила даже ее имени.

И вот она мне приснилась спустя больше 20 лет. И дракон. Это был сон - шок. Не потому, что он был страшный, а потому, что мне раньше никогда не снились драконы. У этого сна не было явных причин и его нельзя интерпретировать с точки зрения каждодневного реального опыта.

Я начала искать ответы на вопросы и анализировать, что это могло бы быть. На тот момент я уже понимала, что разница в языкой культуре приводит к разным интерпретациям религиозных и традиционных представлений. Первыми моими вопросами были «Какое божество она искала? Она буддистка?» Я могу с точки зрения ее культуры объяснить этот сон?

После этого сна посыпались другие сны «без берега и дна» - где я без тела перемещалась в пространстве и даже в тела других людей. Я не пью и не принимаю наркотики, у меня не было идей как объяснить эти сны с рациоанальной точки зрения. Я начала вспоминать, что я знаю и слышала о восточных традициях, пытаясь уместить свой опыт хоть куда-нибудь. Мои поиски дали первый неожиданный результат: такие сновидения похожи на опыт тех, кто практикует восточные традиции. Их нейронный сети и эндогенные системы работают не так, как у непрактикующих вследствие специфические изменений в мозге.

Хорошо, но я же не практикую? Искусственный интеллект с уверенностью ответил: «ваше духовное развитие обусловило». Это, конечно, приятно слышать, но духовное развитие понятие относительное, разве можно без соответствующих практик так раскачать эндогенные системы?

Нет, нельзя.

И тут я вспомнила странный то ли сон то ли флешбэк, который я увидела ночью после того, как я вернулась в Крым в 2024.

Изначально я задокументировала этот флешбэк в феврале 2024 на Х. В этой статье я привожу обновленную версию с деталями, которые не стала публиковать в социальных сетях.

Я лежала холодная без движения на правом боку без возможности пошевелиться и англоговорящий мужчина (урод по сути - не мужчина) бил меня по спине и называл по имени, а передо мной стоял другой - русскоязычный, по внешнему виду скорей всего - выходец из кавказа или соседнего с ним региона лет 40 - 60. У меня в теле (в районе груди возле сердца) что-то сломалось, возможно игла, я ощутила сильную боль. Кто-то сказал на русском : «Надо вызывать скорую» и кто-то ответил на русском - «Да ну, нахуй». На этом «сон» обрывается.

Они не вызвали скорую, потому что понимали, что тогда им не уйти от уголовной ответственности. У меня не было опыта флешбэков, и, возможо, если бы я меньше занималась самообразованием, я бы не поняла, что это. Но я поняла, что этот «сон» - не сон, а флешбэк - он ощущался чрезвычайно реалистичным, не имел типичной логики сна и включал телесные ощущения. Ощущение мертвого холодного тела как объекта, который ощущает все, что с ним делают, но без возможности пошевелиться - это самое страшное, что я когда либо испытывала, я поняла, почему некоторые травмы заканчиваются амнезией.

Духовное развитие без соответствующих практик не может так раскачать эндогенные системы, что вам начнут снится драконы и вы начнете путешествовать в телах других людей.

Но травма может сломать эти системы или изменить их работу.

Человек с ПТСР может ощущать то, что можно спутать с последствием духовной практики, приемом наркотиков, или психической болезнью. Особенно, если сам факт травмы скрыт от потерпевшего.

Согласно современным протоколам ПТСР является психическим расстройством. Но надо понимать, что в основе этого состояния лежит не патология психического спектра, а физическая травма (разные детские «травмы» связанные с взрослением рассматривать не будем), которая потенциально могла закончиться смертью. Да, тяжелые и средние посттравматическим стрессовые расстройства - это не психическая болезнь и не эмоциональное нарушение, как любят упрощать некоторые психиатры. Это нейробиологическая, очень часто неисправимая проблема.

Хотя, современная медицина и рассматривает ПТСР по протоколам психических расстройств, но это не потому что это "оно", а потому, что медицина в значительной степени бессильна перед последствиями тяжелых травм.

В лечении ПТСР основная роль отводится психотерапевтическим методам. Однако этот подход может привести к упрощенным выводам.

Вот один из таких примеров: Дженна Э. Бойд - психолог в Университете Макмастера, Доктор Рут А. Ланиус, психиатр в Университете Вестерн и Доктор Маргарет С. Макиннон — психолог в Университете Макмастера в своей статье в 2017 году, сообщают, что в Северной Америке до 75% населения испытывают травматические события в своей жизни. Звучит ужасно, но они уточняют, что под травматическими событиями понимается изнасилование, участие в боевых действиях, аварии и… пренебрежение в детстве. Так вот, эти авторы пошли еще дальше, они заявляют, что «Осознанность была признана защитным фактором против развития психопатологий, связанных с травмой», возлага на жертву ответственность за последствия травмы.

Что же не так с подобными исследованиями? А то, что травмы пренебрежения не равны травмам людей, попавших жизнеугрожающие травматические события, такие как травмирование при нападении и травмирование в районе боевых действий. Можно сколько угодно и под каким угодно углом рассматривать травму пренебрежения в детстве и подтягивать статистику в пользу разных практик «осознанности», это не решит проблему тех, кто стал свидетелем критической уязвимости своего тела.

Нейробиологический отпечаток скрытой травмы

В ответ на острый инцидент происходит активация амигдалы, выброс стрессорных гормонов, фрагментация памяти из-за активации глюкокортикоидных рецепторов.

Тяжёлая травма оставляет физиологические и нейробиологические изменения, которые сохраняются даже при полной амнезии. Нападения, потеря сознания под воздействием веществ и пытки создают долговременные изменения в структуре мозга, которые могут имитировать психические расстройства. Эти изменения происходят независимо от сознательной памяти - тело «помнит» травму через системы имплицитной памяти.

Это происходит на уровне ствола мозга и лимбической системы независимо от уровня осознанности.
Структурные изменения мозга начинают проявляться в течение недель или месяцев после тяжелой травмы и могут сохраняться в долгосрочной перспективе, независимо от наличия амнезии.

Ключевые нейробиологические изменения:

• Двустороннее уменьшение объёма гиппокампа
• Дисфункция префронтальной коры с гипоактивацией правой нижне-латеральной префронтальной коры
• Нарушение префронто-темпоро-лимбической сети, влияющее на самореферентное мышление
• Двухфазный воспалительный ответ с цитокиновым штормом и последующей иммуносупрессией
• Дисрегуляция гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковой оси, включающая систему обратной связи гипоталамус-гипофиз

Травматические реакции могут имитировать медитативные состояния

Физиологические пересечения между травматическими реакциями и созерцательными практиками создают значительный потенциал для клинической путаницы. Оба состояния активируют схожие области мозга - переднюю поясную кору и островковую долю, отвечающие за регуляцию внимания и эмоциональную обработку. Однако медитация усиливает эти функции, тогда как травма их нарушает.

Парасимпатическая активация происходит в обеих ситуациях, но через противоположные механизмы. Медитация способствует здоровому парасимпатическому доминированию (реакция расслабления), в то время как травма запускает парасимпатическое выключение через дорсальный вагальный комплекс - защитный механизм «замирания».

Диссоциативные состояния и медитативные переживания имеют поверхностные сходства: изменённые отношения с мыслями и эмоциями, чувство отстранённости от тела, изменения восприятия времени, сниженная чувствительность к боли. Интероцептивное осознание (восприятие внутренних телесных сигналов) изменяется в обеих ситуациях - медитация его усиливает, травма может как повышать, так и подавлять.

Лекарственная амнезия как препятствие для диагностики и лечения

Наркотические вещества, применяемые во время нападений, не устраняют травму, а только скрывают её от сознания. Бессознательные системы страха (миндалина, гиппокамп) менее чувствительны к анестетикам, чем сознательная память, и продолжают формировать травматические следы даже при отключенном сознании.

Различные препараты по-разному влияют на развитие ПТСР. Одни могут подавлять реакцию страха и снижать риск ПТСР, тогда как другие, такие, как скополамин (часто используемый преступниками в Северной Америке) связаны с усилением симптомов ПТСР и более глубокой амнезией.

Диссоциативная амнезия, особенно лекарственно индуцированная, создаёт клиническую дилемму. Пациент живёт с необъяснимыми симптомами - хронической тревогой, ночными пробуждениями, сверхчувствительностью к стрессу, диссоциативными состояниями. Отсутствие воспоминаний о травме делает корректную диагностику практически невозможной.

Без знания о травме жертва нападения становится уязвима для ошибочных диагнозов. Врачи, видя симптомы без очевидной причины, могут интерпретировать их как признаки шизофрении, биполярного расстройства или других психических заболеваний.

Когда амнезия была индуцирована целенаправленно преступниками - отсутствие воспоминаний у жертвы становится их защитой, а ложный диагноз служит дополнительным способом дискредитации.

Скрытая травма и психиатрические ошибочные диагнозы

Исследование Университета Джонса Хопкинса обнаружило, что 51% пациентов, диагностированных с расстройствами шизофренического спектра, на самом деле имели тревожные или аффективные расстройства после специализированной оценки. Это происходит потому, что связанные с травмой симптомы регулярно имитируют психотические проявления:

• Слуховые галлюцинации в флешбэках ПТСР выглядят как «слышание голосов» при шизофрении
• Гипербдительность у выживших после травмы принимается за бред преследования
• Диссоциативные симптомы интерпретируются как психотическое отстранение от реальности

Барьеры для обнаружения травмы включают амнезию, стыд и неадекватный скрининг клиницистами. Это создаёт клиническое слепое пятно - история травмы остаётся скрытой, симптомы направляют к диагнозу тяжёлого психического заболевания.

Последствия ошибочных диагнозов критичны для выживания пациентов. ПТСР значительно увеличивает как риск суицида, так и общую смертность. Датские популяционные исследования показывают, что у людей с ПТСР уровень суицидов в 5 - 13 раз выше, а общая смертность в 3 - 6 раз выше по сравнению с контрольными группами. Когда жертвы получают ошибочные диагнозы вместо травма-фокусированной терапии, их риск смерти усугубляется - им отказывают в возможности проработать свою травму, в то время как они получают неподходящее лечение от состояний, которых у них нет.

Важно понимать: ПТСР от жизнеугрожающей травмы - это не психическая болезнь, а нейробиологическое последствие физического воздействия. Когда преступники используют психиатрические диагнозы для дискредитации жертв, они эксплуатируют пробелы в понимании этих состояний.

В 2023 году на меня напали в квартире, которую я арендовала в Остине, штат Техас. Нападавшие использовали вещества, которые вызвали амнезию о нападении. Анализируя этот опыт через призму изученного материала о ПТСР, я вспомнила сны того периода, которые теперь приобретают совершенно иное значение.

В одном из них я пыталась выплыть из глубокой воды, но не справилась и захлебнулась.

Показательность этого сна в том, что я хорошо плаваю, не боюсь воды и никогда в жизни я не тонула во сне. А также в том, что этот сон примерно совпал по времени с моментом нападения.

В другом сне я провалила экзамен в университете и не получила диплом.

В реальности я получила диплом. Этот сон также совпал с моментом нападения.

С одной стороны, сны об утопление в воде и провале на экзамене совпали по времени с временем атаки. С другой стороны, они не отражают мой повседневный опыт и не имеют под собой никаких оснований: я хорошо плаваю, не боюсь воды, давно получила свой диплом и даже забыла о нем - я работаю по другой специальности. Оба сна отличались реалистичностью.

Учитывая это, можно уверенно сказать, они являются сильно искаженными, галлюцинаторными представлениями реальных событий (вероятно, пытки утоплением и допроса с вопросами об образовании), происходивших под действием сильнодействующего дезориентирующего вещества (такого как скополамин). Это предоположение имеет очень высокую степень правдоподобия с точки зрения нейронауки и известных эффектов подобных препаратов и подкрепляется фрагментарными воспоминаниями, которые у меня сохранились.

Обрывки реальности - которые я запомнила и даже сообщила о некоторых из них полиции и адвокатам:

• я проснулась и увидела Мохаммада Джавад Хейдари Шалмани - коллегу из Волмарта - родом из Ирана, он сбросил мой телефон на пол, когда я пыталась до него дотянуться, мне к лицу прижали салфетку с каким-то веществом
• кто-то сказал «Стелите клеенку»
• я открыла глаза и увидела под собой черную клеенку
• с моего лица что-то снимали - возможно пакет

Эти обрывки в совокупности с снами указывают на пытки, незаконную медицинскую практику и изнасилование.

Заключение

Мой случай демонстрирует изощренную схему дискредитации жертв преступлений. Поведение Волмарта и полиции абсолютно бесчеловечно. Волмарт, имея на руках видеозаписи с преступлением, провел свое расследование, оценил тяжесть совершенных его сотрудниками преступлений и их последствий: незаконное проникновение в квартиру, изнасилование, применение наркотических веществ, незаконная медицинская практика и непоправимый вред здоровью - являются тяжелыми уголовными преступлениями. Они сделали все, чтобы замять дело, вешая на меня поочередно ярлыки русской шпионки, украинской проститутки и психически нездоровой.

При этом у Волмарта не было никаких объективных оснований для таких утверждений: при трудоустройстве я предоставила всю необходимую информацию и документы, была открыта для диалога, который они так и не начали, я была одним из лучших перформеров, работала на двух работах и они никогда не требовали пройти психиатрическую экспертизу.

Полиция посоветовала обратиться к психологу, в центры помощи украинским беженцам (несмотря на то, что я четко и ясно указала, что я не являюсь беженкой) и больше работать (несмотря на то, что я на тот момент работала на двух работах). Детектив Лана Топорек написала в отчете, что я страдаю паранойей. Она также заявила, что мое состояние может быть результатом прошлой травмы. Она изменила классификацию дела с «Изнасилование» на «Sexual Assault Info/EDP with Contact», что означает «заявитель испытывал проблемы с психическим здоровьем» и закрыла расследование.

У полиции не было никаких оснований так заявлять о возможных прошлых травмах, особенно учитывая тяжесть травмы, которую я там получила. И даже, если я писала слишком много детективу Лане Топорек, то это совершенно объяснимо, принимая во внимание ту враждебную обстановку, в которой я находилась. И нет, я не строила никаких конспирологических теорий, о которых она упомянула в своем отчете. Она сделала очень понятную вещь - она прикрыла бумагами преступление. Любой, кто возьмет тот отчет увидит историю неблагополучной женщины, а не разработчицы или топ перформера.

Они знали о высоких рисках, которые несет ПТСР: алкоголизм, ошибочные психиатрические диагнозы и суицид - и их это устраивало. Это подтверждается их системными действиями: вместо открытого диалога - сокрытие от меня факта травмы, распространение слухов о психических проблемах и создание социального неблагополучия. Они рассчитывали на неизбежный ошибочный диагноз, который уже озвучили - обсуждая меня так, словно у меня уже есть психическое заболевание, чтобы от меня избавиться.

Без документально зафиксированной истории травмы я не могу получить адекватное лечение, поддержку или компенсацию. Я не могу проработать с психотерапевтом неизвестную травму и справиться с другими проблемами со здоровьем, что неизбежно создает серьезные дополнительные риски для здоровья. А они тем временем продолжают, поощряемые своей безнаказанностью, ломать жизни других людей.

Это создает опасный прецедент в правовой системе. Любой человек может стать жертвой подобной схемы: организованное нападение с применением амнезирующих веществ, сокрытие факта преступления, дискредитация через ложные психиатрические диагнозы. Жертва оказывается в ловушке: нет памяти о травме, нет доказательств преступления, а ярлык «психическое заболевание» порождает недоверие к показаниям и лишает любой возможности добиться правосудия (если у жертвы вообще будет возможность понять, что произошло).

Если вы прочтете описание произошедшего со мной инцидента, то вы поймете - расчет на то, что я не помню сработал, все последствия они спихнули на психическую болезнь, умственные отклонения и низкую социальную ответственность. (ссылка ниже).

Я осталась без поддержки системы, которая должна была меня защищать. Мое здоровье подорвано, репутация разрушена, возможности восстановления ограничены. Я ищу правовую помощь, свидетелей происшедшего, информацию о видеозаписях инцидента.

Если у вас есть возможность помочь или вы располагаете информацией об этом или подобных случаях - свяжитесь со мной. Каждый голос поддержки важен, каждое свидетельство может изменить ситуацию.

Описание инцидента - https://incident-details.ostefani.dev

Открытое письмо - https://ostefani.dev/seeking-justice

Также опубликовано на: Medium

Источники:

• Травматический стресс: влияние на мозг

  (Bremner, J. D. (2006). Диалоги в клинической нейронауке, 8(4), 445–461.)

• Навязчивые образы при психологических расстройствах

  (Brewin, C. R., Gregory, J. D., Lipton, M., & Burgess, N. (2010). Психологическое обозрение, 117(1), 210–232.)

• Тело помнит всё

  (van der Kolk, B. A. (1994). Гарвардский обзор психиатрии, 1(5), 253–265.)

• Нейрокогнитивные функции при ПТСР

  (Scott, J. C., Matt, G. E., Wrocklage, K. M., Crnich, C., Jordan, J., Southwick, S. M., Krystal, J. H., & Schweinsburg, B. C. (2015). Психологический бюллетень, 141(1), 105–140.)

• Нейроэндокринные аспекты ПТСР

  (Yehuda, R. (2005). Тревога и анксиолитические препараты, Том 169, стр. 371–403. Springer.)

• Травматический воспалительный ответ и цитокины

  (Li, R., Ye, J. J., Gan, L., Zhang, M., Sun, D., Li, Y., Wang, T., & Chang, P. (2023). Европейский журнал травматологии и неотложной хирургии, 50(4), 1313–1330.)

• Нейропластические изменения при ПТСР

  (Bremner, J. D., Elzinga, B., Schmahl, C., & Vermetten, E. (2008). Прогресс исследований мозга, 167, 171–186.)

• Врождённые иммунные реакции на травму

  (Huber-Lang, M., Lambris, J. D., & Ward, P. A. (2018). Nature Иммунология, 19(4), 327–341.)

• Мозговые механизмы модуляции боли через осознанность

  (Zeidan, F., Martucci, K. T., Kraft, R. A., Gordon, N. S., McHaffie, J. G., & Coghill, R. C. (2011). Журнал нейронауки, 31(14), 5540–5548.)

• Роль имплицитной памяти в травматических расстройствах

  (Damis, L. F. (2022). НейроНауки, 3(1), 63–88.)

• Как медитация изменяет структуру мозга

  (Siew, S., & Yu, J. (2023). Научные отчёты, 13, 18469.)

• Медитация и сеть пассивного режима работы мозга

  (Garrison, K. A., Zeffiro, T. A., Scheinost, D., Constable, R. T., & Brewer, J. A. (2015). Когнитивная, аффективная и поведенческая нейронаука, 15(3), 712–720.)

• Дифференциация шизофрении и ПТСР с психозом

  (O'Conghaile, A., & DeLisi, L. E. (2015). Современное мнение в психиатрии, 28(3), 249–255.)

• Исследование Джонса Хопкинса о гипердиагностике шизофрении

  (Coulter, C., Baker, K. K., & Margolis, R. L. (2019). Журнал психиатрической практики, 25(2), 76–81.)

• Посттравматическое стрессовое расстройство и завершенный суицид

  (Gradus, J. L., Qin, P., Lincoln, A. K., Miller, M., Lawler, E., Sørensen, H. T., & Lash, T. L. (2010). American Journal of Epidemiology, 171(6), 721-727.)

• Травма, коморбидность и смертность после диагностики тяжелых стрессовых расстройств и расстройств адаптации: общенациональное когортное исследование

  (Gradus, J. L., Antonsen, S., Svensson, E., Lash, T. L., Resick, P. A., & Hansen, J. G. (2015). American Journal of Epidemiology, 182(5), 451-458.)